Лилиана Гроппа: Время отдаю людям

Умница, отличница, активистка, красавица, хорошая дочь и верный друг – это Лилиана Георгиевна Гроппа в детстве и юности. Все эти позитивные характеристики она сумела пронести сквозь время. Но теперь, когда ее представляют, говорят иначе – профессор, доктор медицинских наук, заведующая кафедрой ревматологии Государственного университета медицины и фармакологии им. Н. Тестемицану, председатель Ассоциации ревматологов Республики Молдова – всё это тоже Лилиана Гроппа.

Как творческая личность, свою жизнь Лилиана Георгиевна мечтала посвятить сцене, хотела дарить людям радость, положительные эмоции. И в этой части ее мечта сбылась, правда, не под софитами. Сейчас она признанный ведущий врач-ревматолог нашей республики. Об этом говорят не только ее пациенты, это признало и руководство страны, вручив Лилиане Гроппе орден «Глория Мунчий».

Но она продолжает оставаться творческим человеком. Творческий подход к лечению – это дар, который дается не всем врачам. Лилиана Георгиевна щедро дарит людям надежду и вместе с ними проходит тернистый путь к выздоровлению.

Лилиана Георгиевна, думали ли вы в детстве о том, что станете одним из ведущих врачей республики?

Лилиана Гроппа: Мои мысли были далеки от медицинской практики. Как многие маленькие девочки, я хотела быть актрисой. В начальных классах вообще хотела стать балериной, занималась балетом. Когда я училась в 3‑м классе, в московскую балетную школу набирали девочек. Оказалось, что я не сложена для балета. Отбор прошли ровесницы с астеническими данными. Отбирали маленьких, худеньких, с тонкой костью. Несмотря на возраст, я поняла, что балет – это не для меня.

Но не отчаялась, решила, что если не смогу выступать на сцене в качестве балерины – стану актрисой. Я посещала всевозможные творческие кружки в бельцком Дворце пионеров. Будучи секретарем комсомольской организации, отвечала за художественную деятельность.

Шансы у вас были, но, тем не менее, вы не поступали в театральный вуз.

Л. Г.: Мои родители очень хотели, чтобы я стала врачом. О медицинской карьере мечтал мой отец. Но была война, а потом – тяжелые послевоенные годы, и он хотел, чтобы его мечта осуществилась во мне. Так и получилось. В 10‑м классе я заняла первое место на олимпиаде по биологии. Меня увлекла эта наука, нравилась и химия – эти предметы и сориентировали меня на поступление в медицинский вуз.

В советское время в Молдове это был единственный медицинский вуз, он и сейчас остается ведущим. Многие хотели стать студентами медицинского института, но получалось далеко не у всех.

Л. Г.: Мне было легко. Я была отличницей, окончила школу с золотой медалью. Тогда медалисты сдавали один профильный экзамен и, если получали высшую оценку, автоматически становились первокурсниками.

Почему вы выбрали именно ревматологию? В то время она была не самым популярным направлением в медицине.

Л. Г.: Мне очень нравилась косметология, хотя она в те годы тоже была слабо развита, достаточно примитивна. Я находила специализированную литературу, много читала, меня всё глубже увлекало это направление. Я была уверена, что стану косметологом, но для этого надо было выбрать интернатуру по дерматологии.

В то время дерматология была тесно связана с венерологией, можно сказать, базировалась на ней. Условия в кожно-венерологических диспансерах были не самыми лучшими, и наш бывший ректор меня отговорил.

Самым близким направлением, связанным с поражениями и лечением кожи, была ревматология. У нас сложились  тесные связи с Институтом ревматологии Академии наук СССР. Я попала на единственную в то время кафедру усовершенствования врачей, которая занималась ревматологией. Заведовал кафедрой профессор Р. Кощуг, и это было удивительное время познаний и открытий.

После этого я два года проработала в отделении ревматологии Республиканской клинической больницы, и вот тогда окончательно полюбила эту мало познанную медицинскую науку. Первое рабочее место – это медицинский университет, где я проходила клиническую ординатуру при кафедре терапии. После возвращения из Москвы я три года работала в Институте кардиологии.

Значит, и с работой сердца вы знакомы. Знание других областей медицины, в частности кардиологии, помогает в работе?

Л. Г.: Очень помогает. Ревматические заболевания поражают внутренние органы, в том числе и сердце. Врач-ревматолог – это всесторонний врач. Он должен знать азы всех медицинских направлений. Поэтому мы настраиваем наших студентов и молодых специалистов на то, что у них должен быть огромный объем фундаментальных знаний.

Сейчас в Молдове очень мало ревматологов – всего несколько десятков, а в то время было еще меньше. Вероятно, и преподавателей тоже было мало.

Л. Г.: Мы ездили на научные конференции, симпозиумы, а потом я попала на целевую докторантуру в Московский институт ревматологии – это мечта каждого врача-ревматолога, любящего свою профессию.

Долгое время ревматологию незаслуженно обходили стороной, уделяли ей мало внимания. Когда ученый мир прозрел и признал важность этого направления?

Л. Г.: Переворот в отношении ревматологии произошел в конце ХХ века. Одно за другим рождались открытия, совершались научные достижения, углубилось изучение патогенеза, расширилась нозология (учение о болезнях, их классификации и номенклатуре – прим. авт.). К ревматологии, как к медицинской науке, стали относиться с должным уважением.

Ранее считалось, что в ревматологии всего два заболевания – это подагра и ревматизм. В течение ХХ века открыли этиологию ревматизма, иммунные нарушения и другие направления, для всех заболеваний были разработаны критерии оценки. И вот к концу ХХ, началу XХI века начало расти число ревматических больных. Причем этот рост наблюдается во всех странах.

С чем связан этот рост?

Л. Г.: Тут очень много факторов, но по большому счету сказываются побочные явления научно-технического прогресса. Люди стали меньше двигаться, общение происходит посредством социальных сетей, прогулки на свежем воздухе забываются. Кроме того, во всех странах ухудшается экологическая ситуация. В еде, воде и воздухе присутствует много химических соединений, которые разрушают иммунную систему.

Вы часто бываете за границей на различных международных конференциях, где обсуждаются вопросы развития ревматологии. Что происходит в Европе? Она далеко ушла от нас?

Л. Г.: Мы ежегодно являемся участниками Международного европейского конгресса по борьбе с ревматическими заболеваниями, на котором обсуждаются все новшества, появившиеся в течение года. И мы, я имею в виду и своих коллег, стараемся всё новое внедрять у нас, в республике. Мы разработали стандарты лечения ревматических заболеваний, разработали протоколы диагностики и лечения с учетом местных условий. Всё, что применяют врачи в Европе, применяется и у нас. У нас есть возможности обследовать больных на уровне европейских стран.

Если, как вы отметили, раньше в ревматологии различали две болезни, то сейчас их насчитывается более двухсот. Насколько интенсивно развивается ревматология?

Л. Г.: Достаточно интенсивно. Кроме того, в последнее десятилетие появилось много эффективных лекарственных препаратов, которые просто творят чудеса. Они воздействуют на патогенетические механизмы – это так называемая биологическая терапия, которая совершила переворот в ревматологии. Мы можем эффективно лечить такие тяжелые болезни, как ревматоидный артрит и системная красная волчанка.

Когда‑то красная волчанка считалась очень грозным заболеванием, практически не поддающимся лечению. Сейчас это заболевание управляемое, наши женщины, а красной волчанкой преимущественно болеют именно женщины, доживают до глубокой старости. Это большой прогресс.

Но Молдова не производит лекарственные препараты для лечения ревматических заболеваний.

Л. Г.: Этого и не нужно. Этим занимаются большие институты и фармацевтические компании. Каждый должен заниматься своим делом. Важно, что эти препараты в Молдове есть и они доступны.

Вы учились еще в советское время. Насколько изменилась система образования, и в какую сторону?

Л. Г.: В медицине она улучшилась. У наших студентов есть возможность работать с интернетом, в считанные минуты находить необходимую информацию. Есть возможности углубиться в достижения любой страны, читать статьи о самых последних открытиях. Когда я училась в Москве, мне приходилось вставать в 6 утра, для того чтобы занять очередь в библиотеку, сделать копии необходимых работ. Сейчас всё упростилось. Необходимо только желание.

Анатомию человека мы учили в «анатомичке», сейчас в интернете множество картинок и фото с изображением каждого органа, каждой мышцы, каждого нерва, каждой клетки. Учить теорию можно просто лежа на диване. В этом смысле система образования улучшилась.

Я хочу, чтобы в каждом районе страны был хороший врач-ревматолог и люди не ездили бы на консультации в Кишинев.

Со своим супругом Станиславом Александровичем Гроппой, одним из ведущих неврологов республики, вы познакомились, будучи студенткой. Вы не думали о том, чтобы выбрать общую специальность?

Л. Г.: Такой мысли даже не было, да и неврология меня не привлекала. Напротив, я всегда считала, что супругам лучше владеть разными специальностями, чтобы обмениваться информацией, помогать друг другу советами.

В неврологии немало заболеваний, причиной которых могут стать ревматические заболевания и наоборот. Поэтому мы часто говорим дома о работе, даже консультируем общих пациентов. Обсуждаем последние новости неврологии и ревматологии. Нас это не тяготит, нам обоим это интересно. Сложность заключается в том, что мы оба задерживаемся на работе, часто уезжаем из страны. Но у нашей семьи прочное ядро – это наш дом, наши родители, сын и наши внуки. Кроме того, наша семья богата друзьями.

Ваши друзья – из медицинских кругов?

Л. Г.: Они разных профессий, но в основном, конечно, врачи. Это наши сокурсники, это люди, с которыми мы работали. Друзья же не за один день появляются, дружба проходит испытание временем.

Кто повлиял на выбор профессии Станислава Александровича?

Л. Г.: Он хотел быть ученым-химиком, мечтал поступить на химический факультет государственного университета. Любовь к этой науке ему привил школьный учитель. Но за несколько дней до экзаменов отец убедил его подать документы в медицинский институт. Отец страдал мочекаменной болезнью и пророчил сыну профессию врача-уролога. Получается, что на выбор его профессии тоже в некоторой степени по- влияли родители. В итоге Станислав Александрович стал врачом, правда, не урологом, а неврологом, и ни разу об этом не пожалел. Он тоже очень предан своей профессии.

На работе вы оба лидеры, а кто в доме хозяин?

Л. Г.: У нас равноправие. Мы все вопросы решаем сообща. В тех вопросах, в которых он как мужчина разбирается больше, он ставит точку. Женские темы больше по моей части. Но мы друг другу доверяем. У нас нет соперничества в плане – кто в доме главный, напротив, у нас полное взаимопонимание. По определенным вопросам можем даже поспорить, но не поругаться. Если я чувствую, что спор затягивается, то могу уступить. У нас слишком мало времени, чтобы тратить его на споры. Мы много времени отдаем людям, нашим пациентам, но такова наша профессия.

Ваш сын Сергей тоже врач?

Л. Г.: Он пошел по линии отца и работает в Германии невропатологом, его специальность близка к неврологии. Как врачи, мы рады, что служим одной профессии, но Сергей сам сделал свой выбор. Мы не настаивали на его поступлении в медицинский вуз.

Он рос в семье врачей, слушал наши разговоры, а мы всегда с уважением относились к нашей профессии и к медицине в целом. Так что его выбор вполне логичен, и мы этому рады. Большое достижение, когда дети разделяют идеи родителей.

Почему была выбрана именно Германия?

Л. Г.: Это одна из немногих европейских стран, где наши студенты могли получить бесплатное образование. Для того чтобы поступить, нужны были желание и знания. Сын хорошо знал английский язык и изначально хотел поехать на учебу в Соединенные Штаты.

Но поскольку он у нас единственный ребенок, мы его не отпустили. Германия всё‑таки ближе. Он хотел всё сделать сам, без нашей помощи, проявил самостоятельность. И поступил. Естественно, мы привлекали репетиторов, многому учили сами, но у него было желание учиться. После окончания медицинского института он остался работать в Германии. Конечно, мы хотим, чтобы он вернулся в Молдову, но опять же – это его выбор. Нам остается только надеяться, что когда‑то мы будем работать в одной стране, дома.

А вы сами когда‑либо хотели работать за границей?

Л. Г.: Нет. Когда мы с мужем защитили диссертации, нам предложили остаться в Москве, потом предложили поехать на работу в Китай или во Францию. Но мы вернулись домой. Дома был сын и родители. И вообще, нас всегда тянуло на родину. Мы не жалеем, что не уехали. Мы достигли определенного профессионального уровня, тех целей, которые перед собой поставили. Дома помогают и стены, и воздух, и земля. У нас очень красивая страна.

Скучаете по внукам?

Л. Г.: Безумно. Внуки – это наше сокровище, наша отдушина. Так сладко быть бабушкой. Старшему внуку Юлиану четыре года, младшему Николаю – два. Это самые прекрасные создания на свете, самые необыкновенные и очаровательные существа, которые дарят нам безмерное ощущение внутренней гармонии. Конечно, мы очень по ним скучаем.

За границей необходимо знание иностранных языков. Какими языками вы владеете? С внуками на каком языке разговариваете?

Л. Г.: В России и странах СНГ все говорят на русском. Я училась в школе с углубленным изучением французского языка, которым неплохо владею. Потом освоила английский язык в той мере, чтобы понимать медицинскую терминологию. Теперь собираюсь учить немецкий, чтобы общаться с внуками. Но, думаю, года через два они будут говорить на русском.

Когда Сергей был маленьким, могли ли вы уделять его воспитанию достаточно внимания?

Л. Г.: К сожалению, недостаточно. Когда мы учились в Москве, он оставался в Кишиневе с моими родителями. Мы старались ежемесячно к нему приезжать, баловали, дарили игрушки, но, понятно, что этого было мало. Он всегда испытывал потребность в общении с нами. Но нам надо было повышать свой уровень, расти, делать карьеру.

И сколько времени вас не было дома?

Л. Г.: Работа над первой диссертацией заняла 3 года. На вторую ушло 7 лет, но над ней я работала и в Москве, и в Кишиневе. Кандидатскую диссертацию я защитила в 1986 году, она была посвящена теме изучения ревматоидного артрита. Полное название – «Клинико-иммунологические особенности серонегативного ревматоидного артрита». На докторскую диссертацию, которую я защитила в 1992 году, времени ушло больше, но и тема была, с точки зрения изученности, более сложной – «Сравнительная характеристика и течение дилатационной кардиомиопатии и ревматического кардита».

Это была полноценная научная работа, со своими открытиями и достижениями. Это мой вклад в развитие ревматологии.

Сколько лет вашему браку?

Л. Г.: В августе у нас рубиновая свадьба – 40 лет вместе. Эту дату мы отметим у сына. Сын – это самый важный подарок судьбы, плод нашей любви, основа наших отношений, кладезь положительных эмоций. Поэтому мы считаем, что в этот день мы должны быть вместе с сыном и его семьей.

Если говорить о семейных праздниках, то какой праздник всегда отмечается в вашей семье?

Л. Г .: Мы всегда отмечаем день рождения Сережи, независимо от того, где он в этот день находится. Это традиция, которую мы никогда не нарушаем. День его рождения – 16 сентября – еще больше укрепил наши отношения, создал наш необъятный семейный космос.

Именно дети, а потом и внуки, являются настоящими оберегами каждой семьи. Далеко не все ревматические заболевания можно вылечить.

Очень часто лечение необходимо для того, чтобы приостановить развитие болезни, но не все пациенты это понимают. Они хотят, чтобы болезнь ушла полностью, и поэтому могут нелестно высказываться о процессе лечения. У вас бывают такие пациенты?

Л. Г.: Бывают, но таких очень мало. Сейчас люди много читают, находят информацию в интернете. Многие приходят к врачу подготовленными. Но я стараюсь пациентам объяснять суть их заболевания, необходимость проведения диагностики, в чем‑то убеждаю. Этому я учу и своих студентов. Первое, с чего надо начинать, – это воспитывать своих пациентов: некоторым из них необходимо поменять образ жизни, мышление, иногда кардинально. У меня есть пациенты, которых я наблюдаю и консультирую с 1992 года. Мы всё друг о друге знаем. Я знаю их семьи, их детей и внуков, практически выступаю в роли семейного врача. Поскольку в ревматологии четко прослеживается наследственный фактор, иногда даже важно знать, как себя чувствуют другие члены семьи.

Были ли в вашей практике случаи, когда сложно было определить диагноз?

Л. Г.: Бывали сложные случаи, но для этого есть коллеги, с которыми можно проконсультироваться, собрать врачебный консилиум. Раньше направляли больных на обследование в Москву, сейчас география расширилась – для диагностики открыта Европа. В большинстве случаев зарубежные коллеги подтверждают диагноз, поставленный нами. И очень приятно, когда наши мнения совпадают.

Как лучше и проще повысить медицинский образовательный уровень наших граждан? Чтобы люди не занимались самолечением, которое нередко доводит до реанимации…

Л. Г.: Мне кажется, что должно быть больше образовательных программ по радио и телевидению. Вопросы медицинской культуры должны обсуждаться на страницах печатных СМИ и на специализированных интернет-порталах. Врачи должны больше разговаривать с больными и в какой‑то мере быть для них примером. Ведь нередко пациенты нас спрашивают, что мы едим, каким видом спорта занимаемся, как отдыхаем. Если их правильно ориентировать, то будет и результат.

Где вы предпочитаете отдыхать?

Л. Г.: Мы с мужем очень любим море, но предпочитаем малолюдные места. При нашей работе, избытке общения, хочется тишины и покоя. Мы очень устаем в течение года, и нам просто необходима хотя бы неделя уединения. Нам очень нравится Греция. В деревнях там безлюдно, мы снимаем виллу и наслаждаемся отдыхом.

Как насчет питания?

Л. Г.: Стараюсь меньше употреблять животных жиров. Я воспитывалась в семье, где первое место занимали мясные продукты. Кроме того, у нас с мужем I группа крови, а считается, что она имеет четкую связь с мясными продуктами – то есть мы по рождению мясоеды. Однако в плане питания в последние годы я перевоспитываю себя и больных – мясо я употребляю один раз в неделю. Этого вполне достаточно. Акцент делается на растительной пище, рыбе, различных семенах, злаках и т.д. Частичный отказ от мяса – это путь к долголетию.

На хобби, наверное, времени не хватает?

Л. Г.: Почему же? Я очень люблю читать и плавать. Еще я люблю цветы. У меня дома прекрасный розарий, где я с удовольствием провожу время. Глядя на розы, я вспоминаю дом своего детства. Моя бабушка любила цветы и мама тоже. Так что любовь к цветам передалась по наследству. Животных я тоже люблю: у нас живет кот, который нас встречает и провожает. До недавних пор жил пес – лабрадор по кличке Моцарт. Он умер в возрасте 14 лет. Очень больно, когда уходят домашние любимцы, которые становятся членами семьи.

Что можно включить в понятие «счастье»? Из каких составляющих оно соткано?

Л. Г .: Для меня это любимая работа, люди, которые меня окружают, – сын, внуки, муж. Это ощущение, что ты каждый день делаешь что‑то важное, нужное, позитивное. Это благодарность наших больных. Когда за день устаешь, проконсультировав 25‑30 больных, прочитав лекции, после которых тебе аплодируют студенты, и когда больные говорят, что после лечения им было очень хорошо пару лет… Это многого стоит, это приносит расслабление и благодать. Ты понимаешь, что недаром живешь на этом свете. Всё, что нужно для счастья, у меня есть. Единственно, кого не хватает – это моих родителей.

Вы можете подсчитать, сколько у вас было пациентов?

Л. Г.: Так сразу и не скажешь. Если считать, что в среднем за месяц около ста, то за все годы работы – несколько десятков тысяч.

Каким не должен быть врач?

Л. Г.: Врач не должен быть черствым, жадным, не должен нести отрицательную энергию, врач не должен быть эгоистом.